Итак, вещь, из-за которой я забросила флешмоб. Мне самой она кажется очень странной: непривычные мне темы, эксперимент по стилю, весь фик героиня только переживает и совершает самоубийство, и при этом написана спокойной женщиной, вольная трактовка Толстого, моя первая вещь рейтинга выше G. Половина писалась на чистом вдохновение, половина - по принципу "очередной незаконченный черновик - это плохо".
Название: Женщина, которой везло
Фэндом: "Война и мир", "Сага о Форкосиганах"
Рейтинг: PR-13
Направленность: гет, очень смутный фемслэш
Герои: Элен Безухова, Фёдор Долохов, ОМП, ОЖП, на заднем плане - Пьер и альтернативные Курагины
Жанры: драма, психология, ретеллинг, POV
Содержание: История короткой жизни одной неправильной фор-леди, ровесницы повторного открытия Барраяра
Предумреждения: инцест за кадром
Леле шесть. У неё есть куклы, и пышные платья, и роскошные дворцы, и Леля не всегда задумывается, где граница между миром вокруг и её фантазиями. Часто играть ей не с кем: она – единственная дочь лорда Форрагина, и равные ей подруги появляются в замке редко, а до служанок она не снизойдёт. Тогда Леля зовёт брата, и он часами играет с ней, хотя не любит ни принцесс, ни замки – только солдат и лошадей.
Леле десять. К отцу приезжает погостить её дядя Этьен Форволк. Поздно вечером он долго спорит с отцов, а Лена стоит, прижимая ухо к замочной скважине, и пытается разобрать разговоры взрослых. Они говорят об измене одной из племянниц Форволка, и отец говорит непривычно мягко, а Форволк возражает ему твёрдо, зло и почти не резко:
- По мне, так жена должна родить, а остальное – блажь.
Лена вдруг отбегает от стены и понимает, что почти выдала себя. Но её горло сдавливает отвращение непонятно к чему, и она с усилием останавливает тошноту. Потом появляется странная мысль – что-то тягучее и неразборчивое, а сквозь него отчаянно стучит: мерзко, мерзко, мерзко, которое отчего-то превращается в не хочу, не хочу, не хочу.
Через несколько минут она берёт себя в руки и снова подходит к скважине, но эта тяжёлая мысль весь день ворочается у неё в голове. А вечером приходит к брату – брату, которого уважают и боятся все мальчишки замка и который в любое время готов слушать её – и говорит ему то, что крутилось у неё в голове весь день: не хочу детей. А потом резко добавляет: хочу всё, кроме детей. И тогда Лене становится легче.
А на следующий день отец ласково говорит ей: «А ты повзрослела».
читать дальшеЕлене Форрагиной семнадцать. У неё породистое холёное лицо и тяжёлая коса до колен. Когда она приезжает в столицу, её встречают двоюродные братья: один из них - наследник графства, второй - первый красавец Форбарр-Султанны. Первый вводит её в императорский дворец и на вечера к Фордорогиной. Второй – знакомит с красавцами из Военной академии. С родным братом она видится всё реже, и всё чаще ей становится тяжело и неприятно оттого, как он на неё смотрит.
Лена часто вспоминает, как год назад мечтала о столичных балах и приёмах с их танцами, знатными красавцами и пьянящей роскошью, как будто пришёдшей из детских игр-грёз. Она пытается искать вокруг себя эту роскошь, танцует с графами и их наследниками, часами стоит без движения, когда модистки прямо на ней создают тяжёлые и величественные платья, беседует с аудиторами, и их благосклонные кивки пьянят не хуже вина. Она учится тонуть в роскоши – или в своей мечте о роскоши, да и важно ли это? – пока красивое породистое тело само двигается за неё по балам и салонам, само бросает заученные благосклонные улыбки и подбирает изящные реплики, само выводит сложные фигуры в танце с редкой грацией. Елена учится во всём доверять своему телу, которое на лету схватывает самые тонкие правила этикета и мгновенно подбирает самую точную позу, улыбку и взгляд, пока сама Елена позволяет себе любоваться на мир с неуместным – почти детским и почти провинциальным – восторгом.
На одном из таких балов второй двоюродный брат знакомит её с молодым красавцем-офицером.
- Это Фёдор Фордрохов, - говорит он до того, как представить их друг другу, - безумец, как и все Фордроховы. Они одни из первых стали форами, но развязали войну в 25 веке и лишились графства в наказание за измену, и с тех пор горды, бедны и всегда на передовой.
Брат подводит её к Фордрохову, и Елена как всегда даёт своему телу говорить и улыбаться, а сама любуется на него: у него роскошное, как будто высеченное из мрамора лицо, властная улыбка, холодные серые глаза. Елене кажется, что эти глаза смотрят на неё в упор сухо и оценивающе, как будто спрашивают: чего ты, такая красивая, стоишь на самом деле. И Елена хочет ответить на этот взгляд сама, не пряча ничего от него и от себя, но понимает – если она ответит о своих грёзах и любви к роскоши, то ей достанется только презрение этого человека.
Тело Елены танцует с Фордроховым и завладевает его вниманием, а сама Елена ищет: что этот властный человек сможет назвать достойным. Она вспоминает свою жизнь, поместье, игры и сказки, брата рядом и странный разговор, когда она сказала, что у неё будет всё, кроме детей. Тело Елены всё быстрее кружится, Фордрохов танцует с ней весь вечер, а она вспоминает, как её хлестнули слова Форволка, и как она привыкла заставлять брата играть с ней и слушать её, как училась пленять людей света. На заключительном танце Фордрохов смотрит на неё всё более пристально, и Елена понимает: всю она жизнь любила решать за себя сама, и пускай это не похоже на все слова и легенды о фор-леди, до конца верных своим мужьям. Елена оглядывается вокруг себя – и вместо привычной роскошной грёзы видит только снисходительные и внимательные взгляды других мужчин: а из тебя выйдет неплохая жена; а интересно, кому такой приз достанется. И только взгляд Фордрохова кажется ей таким же, как раньше – сухим, оценивающим и пугающе беспристрастным.
Елене восемнадцать. На приёмах она всё чаще видит забавного богача из недавно поднявшихся форов. Нескольких разговоров с ним хватает, чтобы понять: если он станет её мужем, то окажется слишком мягким человеком, чтобы мешать ей тратить его деньги. Тело Елены давно знает, как очаровать такого просто мужчину, а сама она ловит взгляд Фордрохова – он становится насмешливым и цинично-благосклонным: молодец, девочка, быстро учишься. Через месяц богач присылает сваху.
Первая ночь проходит на удивление гладко: тело Елены хорошо знает свою работу, а муж как будто растерян перед своей великолепной женой и осторожен с ней. На следующую ночь они спят порознь.
Через некоторое время он начинает разговор о детях – и тело Елены отвечает ему снисходительной и слегка брезгливой улыбкой, а ей вдруг становится до тошноты отвратительно и тоскливо рядом с ним. Утром она приходит к брату (тому, который родной), ловит на себе его тяжёлый обжигающий взгляд, приветливо улыбается и беседует – и через полчаса он говорит ей, что влюблён в неё. А Елене просто хочется хоть так поквитаться с теми традициями, из-за которых она была вынуждена выйти замуж и забыть своё отвращение к мужу в жадных объятиях младшего брата.
На приёме через несколько дней Елена встречает Фордрохова, и впервые с приезда в столицу мысль о резкой и ясной границе между ней самой и своим телом у Елены исчезает. Она подходит к Фордрохову уверенно и грациозно, говорит ему общие, но очень уместные слова о собственном браке и муже, и эта походка, и эти слова, и её улыбка и жесты теперь принадлежат ей, а не только её телу. И её породистое достойное лицо кажется ей собственным лицом, а не тем, которое только придумала для себя провинциальная девочка. Она смело и с любопытством смотрит в глаза Фордрохова, и в его взгляде кроме холодной оценки, которую он даёт каждому, она начинает видеть что-то другое: то ли поддержку, то ли восхищение, то ли понимание.
Елена не хочет долго разбираться, что это – просто она приглашает Фордрохова на приём у своего мужа (сам он ничего не понимает в светской жизни, смотрит на приёмы как на бесполезную обязанность и уходит с них при любом удобном случае). Через некоторое время она снова зовёт его к себе в дом, потом ещё раз, и опять, и опять. Вскоре они становятся любовниками – и Елена уходит в новый для неё зыбкий и безумный мир полузапретных светских романов. Она влюблена в этот странный мир, где для того, чтобы поговорить с человеком не на строго установленный круг тем, нужно больше смелости, чем на то, чтобы провести с ним не одну ночь.
В один из вечеров Фордрохов зовёт её поговорить – и Елена понимает, что это будет один из редких в её жизни не-светских разговоров. Он холодно смотрит на неё и медленно произносит:
- Я хочу убить Вашего мужа.
Тело Елены легко скидывает привычную вежливую улыбку, которая не всегда исчезает даже ночами, и она говорит так же откровенно, как и он:
- Что ж, я не буду о нём скорбеть. Но какое Вам до него дело?
- Он Ваш муж, и у него есть власть над Вами.
Лицо Елены остаётся строгим, но сама она вдруг пьянеет от счастья: ради неё идут на убийство. И всё она отвечает сухо и сдержанно:
- Он мягкосердечен и добр, и не посмеет воспользоваться этой властью.
- Не стоит говорить так уверенно, - Фордрохов как будто злится на Елену, - он слаб, а слабые люди всегда могут захотеть самоутвердиться, а, согласитесь, жёны для такого самоутверждения и нужны.
- Хорошо, - Елена говорит так, как будто слова Фордрохова (впрочем, убеждённого холостяка) не уязвили и не должны были уязвить её, - но при его смерти его деньги отойдут моему отцу, а он за них схватится гораздо крепче моего мужа.
- Ваш отец – человек сильный, и он не станет себе что-то доказывать тем, что лишит вас денег. Вы с ним сможете договориться раз и навсегда. А Ваш муж может вдруг захотеть изменить свою жизнь - и его состояние уйдёт у Вас из рук.
Елена кивает, и сквозь счастье и гордость она до отвращения ясно видит свою нелюбовь, переходящую в ненависть и ставший привычным, как воздух вокруг, затаённый страх перед мужем.
- Хорошо, - холодно говорит она.
- В таком случае, завтра я вызову его на дуэль.
При прощании Фордрохов и Елена жмут друг другу руки, как будто скрепляют договор.
Елене двадцать. В городе цеты, и то здесь, то там вспыхивают бои. Роскошный дом Елены – после дуэли муж уехал прочь из столицы, оставив его жене – почти не пострадал. На рассвете к ней прибегает девочка-служанка и передаёт просьбу Фордрохова прийти к ней.
С Фордроховым она не говорила один на один уже два года – после его дуэли с её мужем. И теперь она стоит перед ним, одетая непривычно просто, и он холодно оценивает её взглядом, как при первой встрече.
- Ты слышала о приказе Императора Дорки уходить в леса и продолжать сопротивление цетам? - он говорит тем же деловым тоном, каким обсуждал с ней дуэль.
- Да. И ты уходишь туда?
Елене любопытно, зачем он звал её: он не из тех, кто станет красиво прощаться с бывшей возлюбленной.
- Ухожу, - спокойная констатация факта, - а ты?
Елене смешно и горько. Фордрохов – тот Фордрохов, которому была безразлична честь и который легко смеялся над собственной репутацией, вдруг посчитал и себя, и её «истинными и правильными барраярцами».
- Зачем? – на лице Елены незаметно для неё самой проступает привычная, но до безвкусицы неуместная в этом разговоре светская улыбка, - что я забыла в лесах? Ради чего мне жить там и каждый день делать грязную работу? Ради старых порядков? Прости, но мне больше нравятся цеты: несмотря на все перегибы, у них на дворе двадцать восьмой век, а не восемнадцатый.
Фордрохов смотрит на неё вдумчиво и брезгливо, как на высушенное насекомое, и Елена почти слышит его непроизнесённый слова: «Забавно: такую, как ты, я любил...» Но секунду спустя оба разворачиваются и расстаются, не прощаясь.
К восходу Елена снова дома. Ей удаётся попрощаться с братьями – родным (он толком не думает о ней, мысленно он уже в горах), старшим двоюродным (он холоден, и прощается, как будто соблюдает ритуал) и младшим двоюродным (его лицо избалованного ребёнка мгновенно становится взрослым, и только он прощается искренне).
Через несколько дней, когда стихийное сопротивление в городе почти стихает, к ней в дом приходят двое: художник и племянник одного из генералов Прайен гем Варга и его то ли подруга, то ли любовница Ребекка гем Модеан. На лице Прайена, выразительном и резком даже сквозь изощрённый гем-грим, выражение несильного и чуть презрительного любопытства; у Ребекки - то стандартно-красивое спокойствие, в котором почти всегда застывают лица гем-леди. Елена не знает этикет Цетаганды, и принимает гостей по барраярскому – беседа, прогулка по дому и еда в несколько перемен.
Во время чая Прайен и Ребекка беседуют друг с другом, и Елена впервые вынуждена молчать в собственном доме.
- Согласись, - голос Ребекки удивительно чистый и ровный, как на звукозаписи – крайне любопытно, что еда в их обычаях играет такую огромную роль.
- Неудивительно, - Прайен смотрит Ребекке в глаза, но Елена чувствует на себе его холодное и снисходительное внимание, - ведь им приходилось выживать ещё двадцать лет назад. Все доиндустриальные культуры уделяют еде огромное внимание.
- И при этом она не отличается разнообразием вкусов – всё или жирное и сытное, или сладкое.
- Бедна, как и всё у местных. У них даже красивые люди почти на одно лицо: оно широкое, тяжёлое и резкое.
- Не стоит так обобщать, посмотри хотя бы на хозяйку дома, - Ребекка говорит то ли как заводчик лошадей, то ли как экскурсовод перед группой туристов, - её лицо далеко от идеала, но комбинация генов весьма любопытна.
- Согласен. Я планирую, - голос Прайена остаётся всё таким же ровным, но теперь он смотрит в упор на Елену, - обучить её манерам и выходить с ней в свет. Думаю, будет смотреться весьма любопытно: экзотическая внешность без этой форской дикости.
Ребекка окидывает Елену взглядом – её молодое аристократическое лицо сохраняет всё ту же улыбку, сильное тело почти расслаблено.
- Мне кажется, это вполне возможно. Кстати, обрати внимание: она – одна из самых красивых местных, и она же наиболее трезво оценивает свои перспективы в нашем мире и не тратит себя на бесполезную ненависть.
- Ты хочешь напомнить мне о том споре, когда ты утверждала, что даже при случайных комбинациях генов красота сочетается с более высоким, чем у остальных людей третьего сословия, развитием остальных качеств?
- Именно о нём.
- Что ж, - Прайен смотрит на Елену немного мягче, - посмотрим на неё подольше: насколько быстро учится, как занимается сексом. Если она окажется интересной, мне придётся признать твою правоту.
- Думаю, - Ребекка улыбается впервые за разговор, - ты будешь совсем не против принять поражение в этом споре.
- В таком случае, - глаза Прайена загораются азартом, - мы переедем сюда и перестроим этот дом. А потом возьмёмся за её воспитание.
Прайен и Ребекка встают, и Елена прощается с ними. Её тело, привыкшее всегда оставаться безукоризненным, улыбается и говорит им что-то вежливое, запоминает, что Прайен снова прибудет сюда вечером уже навсегда, лёгкими, но неторопливыми шагами провожает их до флаера. А сама Елена горько-горько смеётся про себя и почти не верит, что это она два дня назад считала слова цетов о том, что они хотят вывести позаботиться о Барраяре и в вывести его в современность, правдой.
Гемы уходят. Елена не смотрит им в след, а только вслушивается в тишину в пока ещё своём доме. Она понимает, что это последний вечер тишины, последний вечер, когда она может решать сама, что ей делать.
Елене двадцать один. Сопротивление в городе не прекращается уже больше месяца, но вокруг Елены – только смутные слухи об этом. Ей не позволено выходить из дома одной, и она напряжённо вслушивается в разговоры гостей – о стихах, лицах, художниках и почти никогда о войне – и пытается увидеть за ними мир вне дома, уже давно не принадлежащего ей. Там, вне, цеты строят космопорт на землях отца, кто-то из её прошлых любовников гибнет, Фордрохов записывает видео с массовой казнью, братья сражаются в горах и их боятся, даже муж в плену после какого-то безумного покушения. Там, вне, люди живут по-настоящему.
А здесь, внутри дома, жизни нет. Есть Прайен, перед которым надо держать себя, как гем-леди и ночи с которым с каждым разом становятся всё более изощрёнными. Есть Ребекка, которая приходит всё реже и которой нужно просто отыграться на ком-то после разрыва с Прайеном. Есть гости, с которыми она может говорить часами, но чьи взгляды только скользят по ней или мимо неё. Есть горьковатые таблетки, после который Елена сходит с ума от желания и не видит перед собой никого и ничего, кроме Прайена. Есть неуверенные попытки служанок поддержать: тебе ведь повезло – тебя не забрали в лабораторию, не убили свои же за связь с цетом, не отправили в лагерь из-за братьев в сопротивлении, не... не... не...
Но Елене всё чаще кажется, что и этого нет - есть только ровное, будничное, удушающее бессилие. И в этом бессилии жизнь видится Елене удивительно простой: и роскошь, и вожделение мужчин, и власть над ними, и даже свобода всё чаще кажутся ей полностью бесполезными.
Елена не спрашивает себя, есть ли тогда что-то не бесполезное. Просто однажды посылает одну из служанок к Берте-травнице, лукавой и весёлой женщине-простолюдинке, к которой молодые фор-леди часто отправляют прислугу за травами, если появился ребёнок не от мужа, а другие пока об этом не узнали.
- Скажешь, чтобы дала трав для малыша, но так, чтобы на гема хватило. А то, что она тебе передаст, принесёшь мне.
- Вы... убить себя хотите? – испуганно шепчет служанка.
Елена лишь улыбается на её слова.
- Делай, что приказано.
Через некоторое время служанка приносит отвар из купленных трав. Елена спокойно благодарит, и ей вдруг становится легко. Так легко, как не было в детстве. Так легко, как не было на лучших балах. Так легко, как не было после отъезда мужа. Так легко, как не было ни в толпе, ни с любовниками, ни в одиночестве.
Елена выпивает отвар без напряжения.
-
-
25.02.2018 в 04:49-
-
25.02.2018 в 14:01