Вот у нормальных людей в голове май и весна или Победа. А у меня зима и Кай, который мне как-то как персонаж становится всё ближе и ближе...
И было у него два осколка: один - в глазу, другой - в сердце
0.
В этом городе каждый день продают пряники,
у прохожих понимающие улыбки,
если скажут что-то дурное - то только по пьяни,
если обидят - то только случайно, только по глупой ошибке.
В этом городе люди умеют согреть друг друга,
чаем ли, словом, вином или поцелуем,
здесь стихают метели, здесь вмиг замолкают вьюги,
здесь тебя встретят как друга в любом захолустье.
Здесь любому дадут столько любви, подарят столько тепла,
то забудешь об одиночестве и смутной больной тоске,
будто исчезли тревоги, дела пошли сразу на лад,
(а ещё вчера казалось, что всё висит на волоске).
В этом городе, в этом тихом уютном городе,
не помнят о севере рядом, не помнят о холоде,
о подступающей к сердцу зимней ночной пустоте,
о скрипе снегов (или чьих-то мёртвых костей?)
читать дальше1.
Девушка-девочка стояла у белоснежного трона,
лицо в морщинах от ветра, волосы по-мужски короткие,
невысокая, хрупкая, а никто не посмеет тронуть.
И было ещё одиночество, и оно свило два гнезда у неё в глазах,
тех, что смотрели только вперёд, никогда - назад,
и Каю как будто бы кто-то тогда сказал,
что скорее над Северным полюсом будет дождь и гроза,
скорее среди ледников даст плоды лоза,
скорее Северное сияние позволит себя связать,
чем эта девчонка посмотрит назад.
И одиночество у неё в глазах смеялось, звало с собой,
звало бросить всё и уйти в город, где вечный бой,
где люди за годом год сражаются с холодом и зимой,
где о границу бьётся метель и не смолкает вовек её вой,
где в Рождество исчезнуть может любой, погибнуть может любой,
где нельзя бояться встречи с самим собой.
И одиночество поблёскивало у неё в глазах,
и Кай тогда посмотрел на неё, позабыл про страх,
и тогда он понял, что это его сестра.
2.
У тех, кто покинул свои дома,
кто ушёл, не сказал "прости" и не крикнув "прощай",
не бывает братьев или сестёр.
Рядом с сердцем у них колдовской туман и чужой дурман,
их душа летит в неизвестность, как будто её метнула вечность-праща,
а в конце полёта - сказка или костёр.
Этих не держат чужие ласковые слова,
эти не набирают себе долгов,
эти не позволяют себя любят, не дают себя целовать,
эти умеют лишь расставаться - и жить им слишком легко.
И в дорогу им нужен только заплечный мешок, примерный маршрут путешествия,
и вот эта лёгкость в душе.
3.
И Кай смотрел в лицо своей странной, своей названой,
и видел у неё в сердце те же клубы тумана,
те же узоры колдовского дурмана.
И лицо у неё было тёмным, как в омуте злая вода,
и от ветра и холода всё в морщинах (каждая - как борозда)
а глаза - прозрачнее льда.
И Кай смотрел в глаза своей нежданной, своей незваной,
и видел принцев и разбойников, залы и балаганы,
знакомые городишки, дальние страны.
И каждый из тех, кто встречался с её глазами,
забывал о том, что он не хотел никому помогать и вообще был занят,
и был как будто студент, который пришёл на экзамен,
и сдать его - помочь той, которую ты не знал и не знаешь,
вещами, едой или куском маршрута, внезапным знаком,
словом и делом, явью и снами.
И эти глаза требовали бросить свой замок, коньки и кристалл
потому что есть эта безумная, неправильная чистота,
та, что почти что уродство, но всё же ещё красота,
и если она ведёт, то остаётся только всё бросить, покинуть, отдать
и шагнуть в никуда.
4.
Братик мой, братик, застывший, замёрзший, холодный,
что же тебя унесло, увезло, увело-то?
Что же ты мёрзнешь, когда распускаются почки?
"Вечность" зачем ты опять говоришь ночь за ночью?
Что ты не смотришь на наши любимые розы?
Что не смеёшься? Не плачешь? Не прячешь и слёзы?
Что ты так бледен, как будто бы обморожённый?
Что ты со мною опять говоришь, как с чужою?
Снова тебя обнимаю, ласкаю, болтаю.
Что же тогда твоё сердце молчит и не тает?
Снова тянусь к тебе, снова тебя согреваю.
Ты же - почти не живой...
Только я-то - живая?"
5.
В этом городе, в этом тихом уютном городе,
забывают об одиночестве, о звенящем холоде,
о жестокой вере, о злой надежде, бессмысленной гордости.
В этом городе не произносят злые слова,
не умеют искать своих, насмешничать, предавать,
в этом городе даже зимой по-весеннему молода трава.
В этом городе закрыли границы, свернули в клубки дороги,
чтобы по ним не прошли ни слишком безбашенные, ни слишком строгие,
чтобы не примчались весело убивающие метели,
чтобы вьюги сквозь весенний воздух не пролетели.
В этом городе каждое сердце полно заботы, понимания и любви,
каждый подходит, говорит "согрейся скорей, оживи".
В этом городе у моей незваной, моей названой
кожа становится светлей: каждый день принимает ванну,
исчезают морщины - такую можно и сватать.
В этом городе у моей безумной, моей нежданной,
из глаз постепенно вылетает одиночество, из сердца - туманы,
она даже выглядит чуть моложе (в этом - ни капли обмана),
она теперь ищет новую линию поведения, новый стиль,
так, чтобы рядом с ней было не страшно идти,
на садовой дорожке не думалось о тяжёлом пути.
И она просит меня "согрейся скорей, я буду тебе примером".
Нет, Герда.
6.
На границе города дороги складываются в икосаэдры,
воздух кажется похожим на мерцающий неярко кристалл,
деревья сплетаются в ловушки, силки, засады,
земля вдруг оказывается тёмной и прочной, как сталь.
Мальчик стоит на границе, и его лицо обдувает ледяной ветер,
и сквозь его глаза исподволь прорывается вечность,
и слишком рано, по-зимнему рано наступает вечер,
и тогда змея-позёмка выползаем ему навстречу,
и танцовщица-вьюга вылетает ему навстречу,
и убийца-буран выходит ему на встречу,
и под ним из льдинок случайно складывается "вечность",
и лицу мальчишки больно от ледяного ветра,
глазам его больно от снега, больно от света,
и он смотрит на город, и вьюга вокруг него вертит.
Мальчик стоит на границе,
и пятисотлетние деревья начинаю клониться,
и ищут укрытия птицы, прячутся в норы куницы,
а Герда вдруг просыпается: ей что-то страшное снится.
А потом этот город замирает в кромешной пугающей темноте,
и в него влетает метель.