Только вечность звенит в ушах
У нормальных (не)людей Самайн был три недели назад — а у меня оно пришло сейчас. Внезапно, очень оптимистичное для самайновской темы.
Нас узнаешь легко: очень резкие и нескладные,
говорим сонетами, или танка, или балладами,
и прохожие шепчут: "о-ох, молодёжь, с ними сладу нет!".
Наши руки всегда холодные. Нет, не так: они вечно хладные.
А тела-франкенштейны латаны-перелатаны,
пальцы пахнут... пока, по счастью, всего лишь ладаном.
Кем мы были до смерти? Монахами? Хиппи? Уланами?
Мы не помним своих преступлений, чужого зла, но и
доброты мы не помним. У нас — ни друзей, ни детей, ни клана нет.
Мы идём, и дышим, и видим. И это главное.
Мы привыкли теряться среди накрашенных, среди ряженых,
находить знакомых среди новых схимников, новых бражников —
рядом с нами любая встреча кажется не взаправдашней.
Наше жизнь-до-смерти тянется сзади и вьётся рядышком
недорубленной нитью, грубой тяжёлой пряжею,
мы её не помним — но от неё не спрячешься.
Мы же расскажем вам что-то смешное и ненапряжное,
что бы быть почти совсем как живые — не зря же мы
прячем бледность и холод. С нами совсем на страшно.
Нам не страшно. И с нами не страшно. Ведь правда же?
Всюду осень. Холодные ночи, короткие дни.
Мы не будем одни. Никогда мы не будем одни.
Скоро ночь. Между тёмных домов розовеет заря.
Мы останемся здесь до конца ноября.
Нас узнаешь легко: очень резкие и нескладные,
говорим сонетами, или танка, или балладами,
и прохожие шепчут: "о-ох, молодёжь, с ними сладу нет!".
Наши руки всегда холодные. Нет, не так: они вечно хладные.
А тела-франкенштейны латаны-перелатаны,
пальцы пахнут... пока, по счастью, всего лишь ладаном.
Кем мы были до смерти? Монахами? Хиппи? Уланами?
Мы не помним своих преступлений, чужого зла, но и
доброты мы не помним. У нас — ни друзей, ни детей, ни клана нет.
Мы идём, и дышим, и видим. И это главное.
Мы привыкли теряться среди накрашенных, среди ряженых,
находить знакомых среди новых схимников, новых бражников —
рядом с нами любая встреча кажется не взаправдашней.
Наше жизнь-до-смерти тянется сзади и вьётся рядышком
недорубленной нитью, грубой тяжёлой пряжею,
мы её не помним — но от неё не спрячешься.
Мы же расскажем вам что-то смешное и ненапряжное,
что бы быть почти совсем как живые — не зря же мы
прячем бледность и холод. С нами совсем на страшно.
Нам не страшно. И с нами не страшно. Ведь правда же?
Всюду осень. Холодные ночи, короткие дни.
Мы не будем одни. Никогда мы не будем одни.
Скоро ночь. Между тёмных домов розовеет заря.
Мы останемся здесь до конца ноября.
-
-
23.11.2018 в 02:54Оно так здорово по мысли и образу, что уже даже не хвалишь рифмы и строй, хотя он филигранен, а "ненапряжно" - "не зря же мы" - чччерт, это рекорд по количеству слов, рифмующихся с одним.
-
-
23.11.2018 в 11:42-
-
23.11.2018 в 17:33Оно так здорово по мысли и образу, что уже даже не хвалишь рифмы и строй
О, отлично. Я, наоборот, подозревала, что мысль здесь теряется за рифмами и смутно прописана, но оно оказалось не так
"ненапряжно" - "не зря же мы" - чччерт, это рекорд по количеству слов, рифмующихся с одним.
Ой, кстати да
Гиллуин, Спасибо.
Лично мне жутковато...
Ну, нечисть всё-таки, хотя и желает только добра