Только вечность звенит в ушах
Про зиму в мае я уже писала, теперь настало время писать про лето в ноябре 
Лет семнадцать назад (или, может, семнадцать веков),
Я была... Или это не я? Или память чужая?
Но тогда было лето, и день, и дышалось легко,
И на тёплом несильном ветру паутинки дрожали.
А ещё была девочка. Ей — где-то год-полтора,
И она... Или я? Или я, но не я? Я не знаю.
Но та девочка встретила позднее лето с утра:
Тёплый день, мягкий свет и улыбка у ветра шальная.
Я ведь помню, ручей всё болтал и смеялся со мной,
Так украдкой болтают подруги во время занятий.
Я ведь помню и воздух густой, и полуденный зной,
И язык ветерка — необычный, но всё же понятный.
Я не знаю, откуда, но помню чужие слова.
Помню ясно, как будто вчера или даже сегодня.
Но при этом я будто бы вижу огромный провал,
Между мной и той девочкой, слышавшей ветер и воды.
Я вчера говорила с подругой о тайнах и снах,
И она мне сказала, что помнит и позднее лето.
И улыбку ручья, и нездешних цветов имена,
И истории — те, что когда-то рассказывал ветер.
Это лето когда-то случилось и с ней, и со мной,
И, наверное, с каждым, кто жил, и живёт, и лишь будет.
Это лето случилось когда-то настолько давно,
Что в то время границы ещё не придумали люди.
Это странное лето случается с кем-то сейчас,
И случится с какой-нибудь девочкой лет через триста.
Это лето — и вечность, и миг, и начало начал,
Это лето стучит в нашу память откуда-то снизу.
В глубине моей памяти я — это каждый, кто жив,
Это каждый, кто мёртв, и любой, кто ещё не родился.
Мы потом подросли, и создали себе рубежи,
И придумали личность, границы, своих и единство.
Но я помню, что нет ни чужих, ни своих, ни меня,
Только что-то огромное, настежь открытое миру.
...Вот девчонка, ей год, и так хочется лето обнять.
Ветер сказку расскажет, смеясь и куда-то маня,
В этой сказке услышишь, как вечность становится мигом.
Лет семнадцать назад (или, может, семнадцать веков),
Я была... Или это не я? Или память чужая?
Но тогда было лето, и день, и дышалось легко,
И на тёплом несильном ветру паутинки дрожали.
А ещё была девочка. Ей — где-то год-полтора,
И она... Или я? Или я, но не я? Я не знаю.
Но та девочка встретила позднее лето с утра:
Тёплый день, мягкий свет и улыбка у ветра шальная.
Я ведь помню, ручей всё болтал и смеялся со мной,
Так украдкой болтают подруги во время занятий.
Я ведь помню и воздух густой, и полуденный зной,
И язык ветерка — необычный, но всё же понятный.
Я не знаю, откуда, но помню чужие слова.
Помню ясно, как будто вчера или даже сегодня.
Но при этом я будто бы вижу огромный провал,
Между мной и той девочкой, слышавшей ветер и воды.
Я вчера говорила с подругой о тайнах и снах,
И она мне сказала, что помнит и позднее лето.
И улыбку ручья, и нездешних цветов имена,
И истории — те, что когда-то рассказывал ветер.
Это лето когда-то случилось и с ней, и со мной,
И, наверное, с каждым, кто жил, и живёт, и лишь будет.
Это лето случилось когда-то настолько давно,
Что в то время границы ещё не придумали люди.
Это странное лето случается с кем-то сейчас,
И случится с какой-нибудь девочкой лет через триста.
Это лето — и вечность, и миг, и начало начал,
Это лето стучит в нашу память откуда-то снизу.
В глубине моей памяти я — это каждый, кто жив,
Это каждый, кто мёртв, и любой, кто ещё не родился.
Мы потом подросли, и создали себе рубежи,
И придумали личность, границы, своих и единство.
Но я помню, что нет ни чужих, ни своих, ни меня,
Только что-то огромное, настежь открытое миру.
...Вот девчонка, ей год, и так хочется лето обнять.
Ветер сказку расскажет, смеясь и куда-то маня,
В этой сказке услышишь, как вечность становится мигом.
