Небольшая новогодняя сказка

alwdis с Новым годом!

«Эту ночь
в отличие от многих
возможно поправить».

Так сказали облака одному из тех,
кто учился гадать по облакам
и лунному свету.

«И зачем,  —
думал ученик гадателя  —
Пресветлые боги говорят с нами, жителями Первого Города,
облаками и лунным светом?
Не проще ли было бы, как в третьем, через жрецов?»

*

Ученик гадателя
был из "той самой молодёжи":
брови сбриты, усы в косах,
гуляет ночью, вино, женщины,
хорошо хоть, что не буянит.


*

Ранняя ночь.
Достойные жители Первого Города
достойно отходят ко сну.

*

Это могли бы быть трущобы,
но жрецы остаются жрецами,
ученые мужи  — учеными мужами,
а ученые дамы — учеными дамами.

Жители Третьево города,
родственники повстанцев.
А значит, их союзники.

*

Ученик гадателя понимает:
мимо охраны не пробраться.

— Куда прёшь, там мятежный сброд.

Осанка, нагловатый тон, смотреть прямо:

— Я коренной житель Первого Города,
и в своем родном городе
имею право ходить где пожелаю.

Удалось, пропустили.

*

— Не надо, не люби меня!
Учись, блистай, живи счастливо.
Забудь обо мне.
Ты же знаешь: глава моего города
отдал приказ перебить тех заложников,
я здесь не случайно.
Быть здесь — это в том числе и мой долг.

— Я не люблю тебя,
но нам, молодым,
не нужно любви
чтобы славно развлечься вместе.

Вспомни: разве не ты
ещё недавно пила на порогах храмов
и говорила непристойности
в лицо добродетельным девам?

И ты говоришь мне о долге?

Забудь о нём хотя бы на эту ночь.
Я спрячу тебя под плащом
мы будем веселиться ночь напролёт — 
вся наша компания —
а на рассвете, когда будет меняться стража,
ты незаметно вернёшься.

*

— Не надо, нет больше нашей компании.
У тебя есть друзья,
а меня они сразу прогонят:
таким, как я,
нельзя расчитывать на милосердие.

— Милосердия и не будет:
просто мы в грош ни ставим мораль.
Любую, лишь бы ей
следовами матери семейств
и добродетельные девы.

*

Смех, песни, вино рекой.

Ученик гадателя отпускает женскую талию,
смотрит на облака.

«Хороший вор
не грабит один дом два раза подряд.
На восьмой краже можно вернуться».

— Через неделю встретимся снова.

@темы: разные истории, стишата

---

Камень и другие прочные вещи

alwdis с днём рождения

 

…Здания были каменными, камнями…

Храм, простоявший тысячу лет,
был сперва почти хижиной,
где жизни убийц и воров
дарили богу покоя.
Только достойный вправе произнести его имя.

Через сотни лет 
храм стал самым высоким зданием
в Первом городе и Семи городах.
Белоснежные стены, рельефы, фрески внутри.
Стоя в храме, нельзя пролить кровь и сказать неправду.

Когда Третий город восстал против Первого,
казна Третьего города всё так же хранилась в храме,
и жрецы передавали деньги
послам Третьего города.
Что отдано на хранение в храм,
сохранят и вернут.

…Здания были...

Я не знаю имя бога покоя, никто не знает.
Есть три реконструкции и с десяток псевдонаучных фантазий.
Камень храмовых стен
пошёл на дома, мосты и фасад ратуши.

Моя подруга живёт в старом доме.
Недавно там меняли штукатурку,
и некоторые камни внизу стены
были очень светлыми.

Когда я хожу в гости к подруге,
Я ловлю себя на том, что не выходит солгать,
и вспоминаю, если кому-то забыла вернуть за кофе и пиво.
Тут же, у подруги, пересылаю деньги.

…Здания были...

Белые камни на старом мосту.

С него иногда бросаются люди.
Часто – преступники, никогда –
юноши и девушки из-за несчастной любви.

…Здания были…

В Первом городе, Матери городов и Отце речи,
было многое:
храмы, таверны, школы, мосты,
площади, трущобы, особняки,
хранилища трофеев и чужих богов,
хранилища зерна, хранилища книг.

Всюду были камни, был камень.

Через тысячу лет после того,
как город в последний раз назвали Первым,
люди заметили, что камень стал кончаться.
Люди заметили, что не могут вспомнить,
как выглядит (выглядел?) Первый город,
и запретили трогать его останки.

…Здания были…

Я ехала в соседний город по старой дороге с новым асфальтом.
Когда рубили лес и сушили болота,
чтобы построить эту дорогу,
асфальт ещё не придумали.

Под асфальтом щебень, под ним –
сколько слоёв?
Первый город недалеко, когда-то
камень было легче везти оттуда.

Я еду в соседний город,
и понимаю, что откуда-то знаю
как зовут бога, чьё имя могут произнести только достойные,
как пленить богов покоренных народов
и как придумать систему стихосложения
из старых гимнов и крестьянских песен.

Я еду над зданиями
каменными, камнями.

…каменными, камнями…

@темы: разные истории, стишата

---

С новым годом!

alwdis, поздравляю тебя с Новым годом!

Лови Рэкхэма: "Жемчуг из глубин". Почему-то эта картина кажется мне очень "картиной про тебя", как ты подносишь другим жемчуг, а его несут дальше.

---

Из записок одного литведа

alwdis с днём рождения!

(мёртвые слова, бредущие воздухом мёртвые слова)

Этому научились уже пятьдесят лет назад:
берётся текст, берётся программа,
потом можно покрутить переменные –
и получается набор миров.
Виртуальных, конечно.

Ты не думай, что это только про аттракционы,
хотя наш универ неплохо зарабатывает
на “прогулках по Гордости и предубеждению”
и “посети неописанные локации Средиземья”.
Мы устанавливаем константы мира,
восстанавливаем историю создания,
и моделирование само по себе
(особенно модернистских романов) –
не самая тривиальная задача.

(мертвы слова, мертвы имена, они становятся воздухом)

Например, моделирование стихов.
Ещё лет сорок назад оно считалось невозможным,
а сейчас моделируют некоторые баллады.
Правда модели ведут себя странно:
элементы пейзажа повторяются,
в воздухе звучит топот копыт,
люди превращаются в звук,
и этот звук не затихает.

(и откуда нам знать, чем нам случалось дышать)

Но об этом всём есть в любом научпопе.
Теперь расскажу о нас.

Началось всё с Лилиана:
Он предположил, что на самом деле
мы моделируем не миры,
мы моделируем чтение.
Воображение, эмоции, фанатские теории,
но в первую очередь воображение,
сумму читательских воображений.
Читая прозу, люди представляют себе
героев, места, прошлое, будущее, вот это всё.
А стихи работают иначе.

(откуда нам знать, чем нам случалось дышать)

Сначала мы пробовали отключать визуал в классических моделях,
той же Гордости и предубеждении.
Надевали VR-очки, слушали звуки,
слушали, как у нас самих менялась интонация
и грамматика сдвигалась на три столетия назад.
Выпустили пару статей об этом сдвиге,
и занялись непосредственно стихами.

(нам знать, чем нам случалось дышать)

Мы взяли второе “люблю появление ткани”,
почти просто так, потому что его любил Лилиан,
и запустили.
Мы были в одной комнате: я, Лилиан, ещё пара наших.

В модели не было ничего интересного:
звуки роста травы, звуки ручки о бумагу,
звуки ткацкого станка.
Всё как в типичных видео с приятными звуками.

Казалось бы: сенсация, прорыв,
первая модель для стихотворения без нарратива.
Но мне было только досадно.


(знать, чем нам случалось дышать)

А потом я снял очки
и увидел, что Лилиана нет.
Был слабый ветер, хотя все окна и двери закрыты.

Лилиан шёл сквозь воздух,
сквозь столы, компьютер и VR-очки.
Он шёл, и был воздухом, столами, стенами и потолком.

Он был нами, и мы были им.

(чем нам случалось дышать) (нам случалось дышать) (мёртвым словам случалось  дышать)

@темы: разные истории, подарки, стишата

---

Школа дыхания

alwdis с Новым Годом!

Так открывают коробки,
когда их не трогали двадцать лет.

Пыль касается горла, и горло
проступает, и становится ощутимо
как губы и руки.
Можно чувствовать вдох, и чувствовать выдох  — 
и учиться дыханию,
как учатся пению или речи.
Можно пробовать воздух:
он жёсткий на вдохе,
шершавый и довольно упругий  — 
а на выдохе гнётся лёгко.
Можно набить горло вдохами, как камнями.
Можно размалывать вдохи, как мелют муку.

Воздух идёт сквозь горло,
цепляясь за каждый из выступов, а глаза
цепляются за каждую из наклеек
на старой кассете:
собирают увиденное: вдох;
забывают увиденное: выдох.

Что мы помним потом?
Однажды мы знали, как мы дышим.

запись создана: 31.12.2021 в 02:56

@темы: подарки, стишата

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

К местам и беспамятствам

alwdis с днём рождения!

*

Среди Москвы есть места: входишь в них – и не можешь понять, где ты. Это центр или окраина? А может быть, это и не Москва совсем – но что тогда? старый город или построенный недавно? богатый или бедный? северный или южный? Любая мелькнувшая в голове мысль кажется правдой.

Вот дома – то пять этажей, то двенадцать. Их цвет – серый? бежевый? розоватый? – забывается пока видишь, но фактура держится в глазах прочно: никогда не ровный до конца бетон панелей, иногда – густые стыки, иногда – то там то здесь сбитое чередование кондиционеров, которое кажется замыслом архитектора, но знаешь: был только случай.

И эти дома, лишившиеся цвета даже при свежей краске, раздетые в свои ритм и форму, тонут среди деревьев. А к концу осени и от деревьев остаются только форма и ритм: густая сеть мелкого плетения, где ни один узел не совпадает с остальными.

*

Такие места уважают своих жителей и тех, кто случайно оказался внутри них. Они не пытаются влюбить в себя – ни красотой напоказ, ни удобством, к которому привыкаешь исподволь.

Но если хочешь влюбиться в такой двор – то первый шаг делать всегда тебе. Тебе замечать фактуру, тебе искать отличия между соседними домами, тебе вспоминать точно такой же дом на другом конце России.

*

Такие места не имеют прошлого, не могут его иметь. Только тебе понимать, чем тебе дорог любой из сотен одинаковых поворотов, только тебе запоминать момент первой встречи, только тебе решать, когда и для чего вернёшься.

Город не подарит тебе прошлого и не попросит его подарить, но будет рад подарку.

Город не станет тебе помогать, но на каждое усилие взгляда ответит благодарностью.

*

Нас создаёт прошлое тех мест, где нам случилось родиться.

Что такое Родина? Ответить проще всего так: множество ландшафтов, объединенное рассказом о событиях, происходивших среди них. Никто не видели всех мест своей Родины (даже если считает ей не страну или места жизни своего народа, а только те деревни или города, где случилось жить) никто не помнит всю её историю. Но рассказы соединяют виды, виды – рассказы, и вот попадаешь в незнакомое место и понимаешь: я есть благодаря ему.

Что такое Родина? Можно сказать иначе: это связь любования, воспоминания и вглядывания в собственные идеалы. Ты раскапываешь свои убеждения, как археолог, читаешь мелькнувшие мысли, как историк читает архивы – и замечаешь в них мысли людей, живших раньше в тех же местах, что и ты.

Или точнее: в местах, связанных одним рассказом с тем местом, где случилось жить тебе.

*

Но иначе с дворами панелек, одинаковыми на большой части России. Ты входить в такой двор и не можешь понять: что здесь было раньше, до нынешних домов.

И вот: одна мелкая связь между ландшафтом и рассказом разорвана.

*

Мелькает мысль: ради такого разрыва эти дома и строились. Даже не так: эти дома создают пространство, противоположное Родине. Они не несут в себе прошлого, не тянут связи к чуждым культурам не слишком далёких предков, не создают идеалы своим жителям и не дают ответа на вопрос, откуда эти идеалы взялись.

Но дают – возможность каждым из людей расчертить собственную историю любви к месту.

*

Всё же я говорю не о голом холсте для творения личной истории и личной Родины. Сам разрыв места и его прошлого создаёт чувство не менее напряженное, чем любовь к обычным родным местам – и чаще всего это чувство оборачивается ненавистью к панелькам. Но и любовью тоже может обернуться.

Любовью – которая не совпадёт ни с чьей из чужих любовей.

Любовью – которую невозможно разделить с другими.

Любовью-работой.

Непростой работой беспамятства.

---

Восьмомартовское

alwdis c 8 марта

Что нас зовет бродить по тишине,
Где не бывает слёз, не слышно смеха,
Где вместо слов и песен — только эхо,
Шуршанье ветра, шепотки теней?
Пойдем со мной бродить по тишине.

Там так легко оставить имена:
Они вцепились, как колючка в пятку,
Сквозь них на мир глядишь — и все понятно.
Но знай, что мир понятен им, не нам.
Пойдем со мной, оставив имена.

Шагнём в туман — и смоем лица с лиц.
Никто чужой нас больше не узнает,
И мы пойдём сквозь шум воспоминаний,
Сквозь тяжесть слов, сквозь прошлое земли.
Пойдем со мной, смывая лица с лиц.

Пойдем со мной, ведь ты теперь — не ты,
А я — не я: мы эхо, тени, ветер,
Нас тишина в усталых пальцах вертит,
Смотри: её движенья так просты.
И легок путь, ведь ты теперь — не ты.

запись создана: 07.03.2021 в 17:15

@темы: стишата

---

плюшкин

пока детям прочат англию францию блеск ноздрей
ты давно отыскал своё прочь: пространство не став менять
обучился праху неровным доньям реки времён
и на берег стал несмотреть

люди вцеплены в жизнь так титан прикован к ничьей скале
даже в воду и пропасть и петлю толкает она, она
вещи знают напротив одно своё строгое исчезать
к ним ушел ты в ученики

ты теперь не закон но дырявый ларь скорби урна греха
ты раба ты хранила ключи но прах не знает замков
даже платья тугие волокна осыплются на тебе
вслед на ними тело твоё

собирай короба забивай закрома чтобы к ним не дошли
кто хранит кто черти́т разделяет жизнь/прах и людей/рабов
пусть вокруг торгуют вещами ты продалась вещам
за медяк за летейский ил

@темы: стишата

---

Воспоминание о дискотеке в лагере

alwdis с новым годом

Воздух сгущается в звук, и кожа залпом глотает звук.
Барабанные перепонки смотрят вокруг и решают: "Пожалуй, пора на покой",
А густые и хлесткие звуки вьются у пальцев, бьются у рёбер — и вдруг
Ты поднимаешь кулак, отбиваешь о воздух ритм и начинаешь слышать рукой.

Ты проходишь сквозь толщу реки, изнутри и снаружи бьется вода:
От руки до реки коротка дорога через руины и речь,
Здесь легко увидеть, что слов — или даже знаков — не было никогда,
Только время всегда замирает, чтобы исчезнуть, чтобы затем опять замереть.

Любой язык, знакомый и незнакомый, отныне только чужой.
А родной — капли воздуха на руке — умеет быть только забыт,
И слова его тают быстрее, чем капле на рукаве (или раковине ушной),
Ведь любое слово сказано в первый раз, ведь теперь не будет памяти и судьбы.

Ведь теперь не будет имён (кроме чужих фамилий или имён кораблей),
Только текущее через годы умение слышать рёбрами, шеей и животом,
И не важно, когда тебе довелось родиться и сколько тебе оказалось лет,
Если память о каждой минуте из мозга уносит поющий шторм.

Но и сам этот шторм, этот воздух упругий тебе чужой,
Он тебе показался случайно, он выкроен не для тебя.
Что теперь?
Забывай, что казалось своим, что твоё неуклюжее "я" бережет,
Бей сильней кулаком о звук, о его упрямый натянутый барабан.

запись создана: 31.12.2020 в 01:35

@темы: подарки, стишата

---

Воспоминания о Южном Бутово

Если дом — то пусть будет дом, который у города на краю,
Молодые стены негромко блестят, на солнце бликами шевеля,
Молодые лифты при встрече на разговорном лифтском поют,
Молодые окна каждое утро выходят пораньше в поля, поля.

И зачем за окнами что-то, кроме бумаги неба и серых листьев полей?
Кроме вышек и проводов — небрежных рисунков карандашом?
Для чего за окнами что-то, кроме земли (но она как будто не на Земле)?
Если окна — то пусть за окнами будет эскиз земли, где пока никто не прошел.

Это ещё не город — только набросок, первый подбор цветов,
Здесь дома ещё покроются кракелюрами, легендами зарастут.
Но пока что дома выбегают в поля и под травами ищут своё потом.
Если жить — то пусть в этом юном нигде, себя не знающем тут.

@темы: стишата

---

Когда впервые увидишь какой-то дом и случайно его назовёшь родным,
А тот, в котором росла и который тебя растил, покажется незнакомым,
Это значит: декабрь тебя тихо зовёт погулять (но недолго) с ним,
Мальчуган-ветерок кричит во дворе, выходи скорей, ну что ты забыла дома.

И любой твой шаг покажется важным, и любая дорога — просто игрой,
А слои времён возьмут и начнут танцевать, помахивая годами.
Поглядишь на рекламу — а это буквица, алым выписана пером,
Поглядишь на палаты из белого камня — увидишь: построили их недавно.

А вон тот бизнес-центр возведён был давно, миллионы минут назад
И любую из этих минут — если хочешь — покажут зеркальные стены,
Кирпичи соседнего дома шуршат... нет-нет, они что-то тихо тебе говорят,
Чередуя "со мной" и "со мною", легко сочетая "точняк же!" и "непременно".

А декабрь летит и блестит, он-то давно привык к этой пляске времён,
Где года летят как снежинки, секунды — как пух, а минуты — как перья,
Он тебе её подарил, тебе её закружил, тебя сквозь неё провёл, её сквозь город промёл...
Мальчуган-ветерок говорит: "Если хочешь, то возвращайся в свой двадцать первый".

@темы: стишата

---

Просьба

Отпусти меня, время, в застылость, усталость и старость,
Отпусти меня в стих, где не гнётся анапест-сустав,
Где на пятке у каждой строки, сухо-жёлты, остались
Наслоения рифм, где любая, как камень, проста.

Отпусти меня, время, в надменность, и мерность, и мёртвость,
Отпусти забывать и друзей, и родных имена.
Отпусти меня в стопы, что сто лет назад подыстёрлись,
А теперь так знакомы, что музыка их не слышна.

Ключ оставив в прихожей, старуха выходит из дома
И не может ответить прохожему, где её дом.
Так и мне воздух времени станет таким незнакомым,
Что не выйдет ответить, кому он теперь незнаком.

@темы: стишата

---

утешение

Больше не будет горя. Радости тоже не будет.
Только то, что висит над речью-лисой алеющим виноградом.
Мимо него побыстрей пробегают глазами люди,
А слова стоят рядышком (но не рядом, не плотным рядом).

Больше не будет разлук. И встречи тоже исчезнут.
Только то, что слишком всегда, чтобы быть возможным,
И о нём не смолчат лжецы, про него не расскажут честные,
Так не видят воздух глаза, так не чувствует воздух кожа.

Смерть и жизнь — скорлупа. Посмотри: она уже треснула.
Ты же слышишь, как трещинки пробегают по каждому слову,
И слова — ты же видишь? — всё более мягкие, нежные, страшные, резкие.
А молчанье поёт всё громче, кричит всё тише, и наша речь его ловит.

@темы: стишата

---

Стихи Тони

Не слишком хорошие стихи, которая моя персонажка написала своему возлюбленному.

Ты меня не спрашивай, родной,
Отчего кружится голова,
Мир покрылся тёмной пеленой,
Прочь из головы летят слова.
Ни о чём не спрашивай, родной.

У тебя в бокале кровь моя.
Это — красоты с уродством смесь,
Это — власти, слитой с рабством, яд,
Здесь текут, едины, жизнь и смерть.
Это кровь, шальная кровь моя.

Отчего ты выпил кровь мою?
Просто ты богат, а я бедна.
Мне — среди чужих искать приют.
А тебе — судьба прекрасней сна.
Да погиб ты, выпив кровь мою.

@темы: Звёздные войны, стишата

---

Арнорский (анти)имперский травелог

Маме с юбилеем

Есть у нас в семье добрая традиция: дарить друг другу на день рождения статьи. Ну, точнее, статьи мама дарила мне – а пятидесятилетие, кажется, неплохой повод для того, чтобы самой ответить таким подарком. Итак, «Гондору не нужен Король» как (анти)имперский травелог.
В статье Евгения Пономарева «Русский имперский травелог» рассказывается о том, как изменялся жанр русского травелога, то есть рассказа о реальном путешествии, в XVIII – XIX веках. Описание путешествия – это всегда восприятие чуж(д)ого пространства и сопоставление его со своим, знакомым. А имперский травелог – это такой травелог, где чужие народы воспринимаются и описываются как менее достойные и потому (потенциальные) будущие члены империи. Самый интересный момент в статье Пономарева – это то, как подобная модель травелога работает в описаниях русских путешествий по Европе, особенно по таким странам, на территорию которых Россия в это время рассчитывать и не могла – по Франции, Германии, Италии. В таких травелогах через отталкивание от европейского быта, культуры, политики и истории и противопоставление им собственного уклада жизни и складывалась русская имперская идентичность.

Если в XVIII веке русские путешественники видели в Европе образец, то Карамзин в «Письмах русского путешественника» оказывается первым, кто то и дело испытывает в ней разочарование, в том числе и в недостаточном просвещении её нравов. С годами мотив разочарования в европейской жизни нарастает, объединяя таких непохожих идеалами людей как Фонвизин, Герцен, Салтыков-Щедрин и Достоевский. Менее известные авторы описывали интерес к русской культуре в Саксонии или у других славянских народов как возможность расширения влияния русской культуры.

Нам интереснее всего модель отношения Достоевского к Европе. С одной стороны, в «Зимних заметках о летних впечатлениях» он пишет своеобразный «анти-травелог»: «в главе, посвященной Англии, речь идет большей частью о Франции; в главе, анонсирующей Эйдкунен и первые заграничные впечатления, рассказывается исключительно о России и Фонвизине (его уничижительное высказывание о французах путешественник делает точкой опоры) и т.д. Перечисление достопримечательностей оказывается перечислением всего того, что путешественник не увидел». Европа не просто разочаровывает, она оказывается не интересна. Корни такого отношения к Европе можно увидеть в романе «Подросток», где Версилов вспоминает о своём путешествии: «один я, как русский, был тогда в Европе единственным европейцем». При этом Версилов преклоняется перед уходящей Европой прошлого и считает, что только русские способны осознать себя европейцами в целом, а не людьми конкретной нации.

Восприятие самого себя, которое мы видим в русских имперских травелогах, и особенно у Достоевского, во многом напоминает положение Арахада.

• Смысл его путешествия в Гондор – актуализация идеи о том, что Короли рано или поздно станут править Гондором (причём восприятие этой идеи нужно оживить как в самом Гондоре, так и в первую очередь в Арноре)
• Арнор – страна, где дух народа и духовная культура выше
• Разочарование в Гондоре – чувство, которое нередко испытывает путешественник
• Путешественник хранит дух прошлого Гондора лучше, чем сами гордорцы

Однако, система образов «Гондору не нужен Король» прямо противоположна отчуждённому имперскому травелогу, и особенно «анти-травелогу» Достоевского. Вместо равнодушия к чужой культуре – глубочайший интерес, а утверждение необходимости власти Короля соседствует с необходимостью от этой власти отказаться. За счёт чего так происходит?

В «Гондору не нужен Король» есть сцена, которую я бы назвала ключом ко всему роману. Это обсуждение возможности остановить возможную войну с Харадом несколькими годами беспошлинной торговли с ним. Гондорец Фелинд резко против, арнорец Арахад резко за. В своей позиции они исходят из одних и тех же предпосылок: люди из более светлого Гондора и более тёмного Харада столкнутся, и это неизбежно повлияет на мировоззрение. Но для Фелинда «шаг навстречу Тьме есть шаг во Тьму», а для Арахада «Если не десятки, как раньше, а сотни или тысячи харадцев приедут в Гондор, увидят его красоту и величие, то… большого успеха ждать не стоит, алчность и зависть так просто не истребить, но – чьи-то сердца да откликнутся». И Арнор, и Гондор воспринимают мир, а с ним и общество, как иерархию (пусть в Арноре это только иерархия между Королём и подданными). Но для большинства гордорцев столкновение тех, кто находится на разных ступенях социальной иерархии, приводит к «унижению» того, кто выше, а для большинства арнорцев – к возвышению того, кто ниже.

Это приводит к тому, что презрение оказывается ключевой категорией в жизни Гондора (особенно – Минас-Тирита) и почти не представимо в Арноре. Через презрение мыслят даже самые достойные гондорцы: дворянин Митдир боится, что Таургон перестанет с ним общаться из-за того, что тот ест пищу бедняков, молодой Денетор выражает свою любовь к Гондору через презрение к гондорским устоям и традициям. Из презрения вытекает возможность играть другими людьми: например, Денетор провоцирует недалёких и ненавидящих его лордов Совета осуждать его идеи без разбора и в итоге выступать шутами.

«Гондорское» понимание иерархий приводит к тому, что жизнь духа уходит из Гондора: если в мире есть что-то выше нас, то оно унижает себя сосуществованием с нами. И источников разочарования Арахада в Гондоре становится именно это: возможность унижения и презрения. Поэтому ограничиться разочарованием для Арахана невозможно: он не впускает презрение в своё сердце, а возвращает гондорцам возможность возвышения – и не перестаёт видеть в Гондоре то, за что его возможно любить.

И здесь проявляется ещё одно отличие «гондорской» иерархии от «арнорской»: первая тотальна, то есть если кто-то или что-то ниже другого в чём-то, то оно ниже во всём. Митдир есть грубый хлеб? Его стремление к знаниям не важно, общение с ним унижает других дворян. Арахаду как арнорцу такое понимание иерархий чуждо.

Таким образом, получается, что «Гондору не нужен Король» следует модели русского имперского травелога, но источником разочарования путешественника оказывается само имперское понимание иерархий. И путешественник-Арахад смотрит не одновременно отчуждающим и присваивающим взглядом имперца, который устанавливает иерархию культур и всё сильнее избегает взаимодействия с чужой культурой как унижения, а взглядом Короля, который готов жить ради того, чтобы запустить в чужой культуре механизмы внутренней трансформации, и умеет не позволить недостаткам Гондора затенить его достоинства.

P. S. Интересна символика Минас-Тирита в романе. Остогер достраивает город-крепость до Белого Древа, то есть воплощает в материальном мире идею иерархии как источника духовного роста. С годами эта символика забывается – и теперь ярусы Гондора воплощают собой избегающие взаимодействия друг с другом социальные слои людей. Но Арахад последовательно возвращает утраченную символику Минас-Тирита, чтобы в итоге вернуть в гондорское восприятие города замысел Остогера.

Статья, на которую я опираюсь: magazines.gorky.media/nlo/2017/2/russkij-impers...

@темы: Средиземье, заметки, подарки

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

напев

Написалось что-то очень странное и в очередной раз совершенно не похожее на то, что я пишу и хочу писать.

— Я понимал, что веду себя так, что называется, второй раз не пустят, — рассказывает Зализняк В.А. Успенскому. — Это я стал постепенно соображать. Ну, например, не прийти на спевку. Спевка — это такое замечательное мероприятие, которое производится по средам, если не ошибаюсь, когда вечером нужно собраться в консульстве советском и петь советские патриотические песни. Для поддержания патриотического духа. Кто не пришел на спевку, тот не пришел на спевку. «За границей часто снится дом родной»… А уж какие у тебя певческие способности — это никого не волнует. Это первая половина спевки. А вторая половина спевки — это то, что после спевающимся предлагают начинать спиваться. А именно стоят бутылки… А самое главное, это циркулируют всякие секретарши, обязанность которых самая прямая: обеспечивать, чтобы господа советские граждане не слишком ходили на сторону.

Из рассказа А. А. Зализняка об учёбе за границей

про как мы мёртвые я рассказать могу
а про как мы живые не могу
и про кому мы мёртвые могу
а про кому живые не могу
не знаю как про это рассказать

но когда я тебе сжимаю грудь
то я тебе наверное живой
ведь те кто мёртвый не сжимают грудь
а может быть они сжимают грудь
не знаю как про это рассказать

а твоя грудь мне тихо говорит
не уходи не надо от меня
куда уйдёшь там мёртвые вокруг
и мы друг другу мёртвые вокруг
мы только знаем как про это рассказать

@темы: стишата